— Может быть, вы заглянете ко мне, когда в следующий раз приедете в Лос-Анджелес? — Она что-то настрочила в блокноте, который он ей вернул, вырвала листок и с улыбкой подала ему.

После ее ухода он засунул бумагу в карман джинсов, где та зашелестела рядом с другим клочком бумаги, подсунутым при отъезде из Лос-Анджелеса девушкой, сидевшей за стойкой компании «Авис».

— Бьюсь об заклад, что нет у нее никакого племянника, а если и есть, то он никогда о тебе и не слыхивал, — проворчал Скит с кресла у окна.

Далли раскрыл «Завтрак чемпионов» Воннегута в бумажном переплете и начал читать. Он терпеть не мог разговоров со Скитом в самолете, впрочем, точно так же, как и всего остального.

Скит не любил путешествовать, разве что на четырех радиальных покрышках «Гудиер» и только по скоростным шоссе. В тех немногих случаях, когда им приходилось оставлять дома новенькую «Ривьеру» Далли, чтобы лететь на какой-нибудь турнир через всю страну — как сейчас из Атланты в Лос-Анджелес и обратно, — настроение Скита, обычно не отличавшееся приветливостью, становилось и вовсе отвратительным.

Сейчас он сердито обратился к Далли:

— Когда мы прибываем в Мобил? Не выношу этих чертовых самолетов, и не начинай опять рассказывать мне про законы физики! И ты и я знаем, что между нами и землей нет ничего, кроме воздуха, а в воздухе такая большая штука вряд ли может удержаться.

Далли закрыл глаза и мягко сказал:

— Заткнись, Скит.

— Не вздумай приваливаться ко мне и спать. Черт побери, Далли, ты же слышал, что я сказал! Знаешь же, что я совершенно не выношу полетов. Самое меньшее, что ты можешь делать, это бодрствовать и развлекать меня!

— Я устал. Не поспал как следует этой ночью.

— Ничего удивительного. Пропьянствовать до двух утра, а потом еще привести с собой эту паршивую суку.

Далли открыл глаза и искоса глянул на Скита:

— По-моему, Астрид не понравилось бы, назови ее кто-нибудь паршивой сукой.

— Не ее, собаку, болван ты этакий! Черт побери, Далли, я слышал собачье завывание прямо через стенку мотеля.

— А что, по-твоему, я должен был делать? — ответил Далли и, повернувшись, встретился с сердитым взглядом Скита. — Оставить ее помирать с голоду?

— Сколько ты оставил на стойке мотеля, когда мы сегодня утром уезжали оттуда?

Скит не расслышал невнятного ответа Далли.

— Сколько, говоришь? — переспросил Скит.

— Я сказал — сотню! Сотню сейчас и еще столько же через год если к следующему приезду собака будет в хорошей форме.

— Дурак чертов, — пробормотал Скит. — Ты и твои бездомные! Ты уже в тридцати штатах пристроил шелудивых псов управляющим мотелей. Я даже не знаю, как ты ведешь им учет.

Собаки… Сбежавшие малыши…

— Малыш был только один, и того я в тот же день посадил в автобус на Трейлуэйз.

— Ты и твои чертовы бездомные!

Далли медленно смерил взглядом Скита с головы до пят.

— Да — сказал он. — Я и мои чертовы бездомные.

Скит замолчал на время, что и требовалось Далли. Он вновь раскрыл книжку, и в руку ему скользнули три листка голубой писчей бумаги, сложенные вдвое. Он развернул их и принялся читать.

"Дорогой Далли!

Я валяюсь на краю плавательного бассейна в Роки-Халли; меня отделяет от дурной славы всего лишь полоска бикини фиолетового цвета шириной около полутора дюймов. Помнишь Сью Луиз Джефферсон, маленькую девочку, что работала в Дэйри-Куин и, обманув родителей, уехала не в Ист-Тексас-Баптист, а подалась на север, в Пэдью, потому что хотела стать Золотой девушкой у Бойлермейкеров, но вместо этого ее вышибли после игры в штате Огайо и заменили на какую-то полузащитницу из Бакай? (В Пэдью проиграли 21 — 13.) Ну это не важно, просто я вспомнила, как однажды, несколько лет назад, когда Сью Луиз была еще в Вайнетте и чувствовала себя королевой, а ее приятель стал ей понемногу надоедать, она заглянула ко мне (заказала мне ванильную шоколадную витушку) и сказала: «Холли Грейс, по-моему, жизнь — это как „Дэйри-Куин“. Она либо такая сладкая, что даже дрожь пробирает, либо тает в руке».

Жизнь тает, Далли.

После того как я заработала пятьдесят процентов сверх квоты для этих кровопийц из «Спорте эквипмент интернешнл», на прошлой неделе меня пригласил в офис новый вице-президент.

Он сказал, что они проталкивают кого-то там еще на должность торгового агента по северо-западному региону. Поскольку этот Кто-то Там Еще оказался мужчиной, причем едва сделавшим квоту в прошлом году, я взвилась до потолка и заявила, что ему светит судебный процесс по делу о нарушении закона о равных возможностях. Он сказал: «Ну-ну, дорогая. Вы, женщины, слишком чувствительны к такого рода вещам! Хочу, чтобы вы мне доверяли». Тут я ответила, что не доверяю ему, чтобы не оказаться в богадельне. За этим последовал обмен некоторыми другими колкостями, и в результате сейчас я лежу недалеко от старого плавательного бассейна номер 22 вместо того, чтобы жить в аэропортах.

Более приятные новости — я сделала прическу на манер Фары Фосет и выгляжу блестяще! «Огненная Птица» бегает просто великолепно (как ты и говорил, дело было в карбюраторе).

Не покупай никаких мостов, Далли, и продолжай делать этих птичек[16].

С любовью, Холли Грейс.

P.S. Я выяснила кое-что о Сью Луизе Джефферсон, так что, если ты увидишь ее в следующий раз, когда будешь в Вайнетте, не упоминай ничего о полузащитнице из Бакай".

Далли улыбнулся, сложил письмо вчетверо и засунул его в карман рубашки, поближе к сердцу.

В «шевроле» семьдесят первого года выпуска не было кондиционера. Франческу это особенно раздражало, поскольку ее словно обволакивал плотный кокон тяжелого жаркого воздуха.

Хотя ее путешествия по Соединенным Штатам до сих пор ограничивались Манхэттеном и Хэмптоном, она не проявляла особого интереса к незнакомым пейзажам, мимо которых проезжала, час назад покинув Галфпорт. Как могла она так неудачно одеться?! Франческа с раздражением осмотрела свои плотные шерстяные белые брюки и темно-зеленый кашемировый свитер, неприятно прилегающий к коже. И это был первый день октября: кто бы мог подумать, что будет так жарко!

После почти двадцатичетырехчасового путешествия веки слипались от усталости, а тело казалось чужим. Она перелетела из Гатвика в аэропорт Кеннеди, затем в Атланту, а оттуда в Галфпорт а там температура поднялась до девяноста двух градусов по Фаренгейту в тени, и машина единственного водителя, которого ей удалось нанять, не была оборудована кондиционером.